- Подробности
- Категория: Новости главные
Живёт в г. Коктебель замечательный художник Владимир Шапошников. В летний вечер, когда набережная полна гуляющими туристами, он неспеша приходит к дому музею Волошина и раскладывает свои маленькие прекрасные произведения. При ближайшем знакомстве он рассказал нам, что вместе с супругой они пишут по настроению разные пейзажи родного Крыма. Мы любовались его солнечными и живыми работами и с благодарностью приобрели в коллекцию более 20 его работ.
Пейзажи были настолько прекрасными, что мы для них выделили целую магнитную доску и подписали авторские работы семьи Шапошниковых.
- Подробности
- Категория: Новости главные
Некрополь тавров. Их найдено очень много.
Вы наверняка знаете о том, что этническая история полуострова Крым весьма сложна и многообразна. Какие только народы здесь не проживали! И, что самое интересное, какие разные народы! Как в языковом, так и культурном и даже расовом отношении. В своё время в Крыму проживаликиммерийцы, скифы, греки, сарматы, римляне, готы, гунны, хазары, русичи, генуэзцы, армяне, аланы, монголы, ногайцы, крымские татары (крымцы), русские, украинцы. И я назвал лишь только те народы, которые здесь были хозяевами. А сколько ещё было прочих «проезжих» да «заезжих» молодцов!
Однако самым первым народов, этнически определённым, были, конечно, - тавры. Именно в их честь греки называли Крым — Тавридой или Таврикой. При этом, надо уточнить: это чужое название народа. К сожалению, неизвестно, как именно тавры называли себя сами.
Тавры населяли в основном южную часть Крыма — горную. Это были горцы по жизни и пираты по призванию. В греческих летописях тавры упоминаются в 6 веке до нашей эры. Но, само собой разумеется, они жили в Крыму ещё раньше. И вот последние упоминания относятся к 1 веку нашей эры. Дальше их заменяют скифы.
***
С таврами примерно такая же история, как с меотами — совершенно неизвестно, какой современный этнос является его ближайшим родственником и потомком. Большинство учёных склоняются к тому, что они были индоевропейцы — древнейшее население этих мест. Однако никаких доказательств этому нет. Язык не сохранился. Археологические сведения ни о чем таком не говорят однозначно.
Отец истории Геродот описывал тавров довольно кровожадными товарищами и пиратами. Дескать, они врагам головы отрубали и насаживали их на шесты возле своего дома, могли забивать дубинами пленников или закапывать их живьём в землю. Может быть, так и было. А, может, и нет! В конце концов, описание давал грек. А греки были враги таврам. Завоеватели. Так что, мягко говоря, описание субъективное.
С другой стороны, археологи нашли множество доказательств цивилизованности тавров. В частности, они были осёдлыми земледельцами. Выращивали пшеницу, ячмень, горох, фасоль, вишню, черешню, алычу, а также занимались так называемым чаирным садоводством. Что это такое? Это интересная система, которая была придумана именно для горной местности. В условиях гор тавры занимались многоуровневым садоводством, то есть могли косить траву, пасти скот на пастбище, разбивать сад, заготавливать лес в одной местности.
***
Кстати, по поводу названия народа. Таврами их называли греки. По греческие «таврос» - значит «бык». В русском языке есть тоже слово этого происхождения — «тавро» (специальный знак, правда, не на быках, а на лошадях). Но не совсем понятно, как быки связаны с таврами. Никаких свидетельств этому нет. Возможно, таврами греки назвали этот народ в честь горного хребта Тавр, который находится в Малой Азии, где греки тогда жили (сейчас — турки). Увидели в Крыму горы, и решили, что они похожи на Тавр.
***
Куда тавры исчезли? В общем-то, их судьба аналогична судьбе других завоёванных народов — они были ассимилированы завоевателями и другими крупными народами. В частности, часть тавров подверглась эллинизации — там, где хозяевами стали греки (эллины). Другая часть, «оскифилась», то есть подвергалась влиянию скифов. Какое-то время греки даже называли это смешанное население «тавроскифами».
Название «тавроскифы» интересно тем, что говорит о некоем равноправии двух народов. То есть, видимо, греки прекрасно понимали, что есть тавры, а есть скифы. Но в определённый момент времени эти два народа начали так плотно взаимодействовать, что приобрели дополнительные черты друг друга — культурные, хозяйственные, языковые и т. д.
То есть между таврами и скифами не было жёсткой конфронтации. На какой почве они сошлись, нам трудно судить, ведь о таврах мы знаем мало. Но определённо греки были чужими и для тех, и других. Постепенно тавры растворились в скифах, а потом и скифы исчезли со страниц Истории.
- Подробности
- Категория: Новости главные
ГОТСКОЕ ПИСЬМО – алфавитное письмо на основе греческого унциального письма 4 в. (27 знаков), использовавшееся во всех известных рукописях для готского языка ( Gutarazda; восточная группа германских языков, ныне вымершая). Готский алфавит сохранился в трех рукописях (самые известные - Алкуинова и Амброзианская).
К греческой традиции восходит использование в готском письме диграфов для монофтонгов (єι= [ī]) и обозначение чисел буквами (две буквы использовались только в качестве цифр).
Начертания букв восходят к латинице, а к руническому письму древних германцев. Из рунического же письма были заимствованы и графонимы (названия букв), которые обозначали определенные предметы и категории. Например, Aza – бог, Berkna – береза, Fe – скот, Haal – град, Iiz – лед, Manna – человек, Uraz – бык, Querta – яблоня, дуб, Reda – езда верхом (поездка Одина), Sugil – солнце, Tüz – бог Тюр, Utal – имущество, Enkuz – бог Инг (Фрейр), Ezek – радость (богиня Айза). Значение других графонимов спорно. Ранее готы пользовались руническим письмом. Известны надписи на кольце из Пьетроассы и на Ковельском копье, которые относят предположительно к 4 в. и считают одними из древнейших рунических памятников.
Перевод молитвы «Отче наш»:
atta unsar þu in himinan weihnai namo þein
qimai þiudinassus þeins wairþai wilja þeins
swe in himina jah ana airþai
hlaif unsarana þana sinteinan gif unshimma dada
jah weus afletam þai skulam unsaraim
jah ni briggais uns in fraistubnjai
ak lausai uns of þamma ubilin
unte þeina ist þiudangardi
jah mahts jah wulþus in aiwins
amen
Но надо сказать,много слов из латинского.
Сохранившиеся рукописи готской Библии относятся к 5-6 вв. и происходят в основном с территории остготской Италии, а также, возможно, Франции и Подунавья. Важнейшим списком является т.н. Серебряный кодекс (Codex argenteus) - роскошная рукопись, выполненная на пурпурном пергамене серебряным письмом с золотыми инициалами, хранящаяся в библиотеке Уппсальского университета в Швеции (DG. 1). В науке она известна с 1569, когда по ней был издан готский перевод молитвы «Отче наш».Рукопись Серебряного кодекса была обнаружена в середине XVI века Антонием Мориллоном — секретарём кардинала Гранвелы, который переписал «Молитву Господню». Его выписки были напечатаны Арнольдом Меркатором — сыном знаменитого картографа. Кодекс упоминается в 1569 году голландским гуманистом Йоханнесом Беканусом (1519—1572) в книге «Антверпенские древности» (лат. Origines Antwerpianae). Беканус писал, что рукопись тогда находилась в Верденском аббатстве
Прочие рукописи заметно уступают по объему Серебряному кодексу. Это прежде всего 4 пергаменных палимпсеста 6 в. из миланской библиотеки Амброзиана, имеющие в качестве textus superior готский перевод Посланий апостола Павла: Codex Ambrosianus. Первоначально частью Codex Ambrosianus А был Codex Taurinensis - 4 сильно поврежденных листа из библиотеки Туринского университета. Codex Carolinus - пергаменный палимпсест с нижним текстом примерно 5 в. готского перевода с параллельным латинским текстом - хранится в Вольфенбюттельской библиотеке (Codex Guelferbitanus). Также готско-латинскую билингву представлял собой пергаменный отрывок 6 в. из библиотеки Гисенского университета (Codex Gissensis), происходивший из окрестностей Антинои в Египте и погибший в 1945.
Факсимильное издание Серебряного кодекса было опубликовано только в 1927 году, в честь 450-летия Уппсальского университета (лат. Codex argenteus Upsalensis jussu Senatus Universitatis phototypice editus). Его подготовили профессор Отто фон Фризен и доктор Андерс Грапе. Б.
Стандартным считается издание немецкого филолога Вильгельма Штрейтберга (1856—1925) Die Gotische Bibel, вышедшее в 1910 году. Его пятое издание, последнее на сегодняшний день, было выпущено в 1965 году, и не учитывает более поздней находки 336-го листа. Готский текст сопровождается реконструкцией предполагаемой греческой версии, с которой делал перевод Вульфила
Codex Argenteus стал символом готского прошлого не только потому, что это – как пишет Мецгер – "единственная сохранившаяся готская рукопись (кроме двойного листа с готским и латинским текстом, найденного в Египте)" (МЕЦ), но и в большой мере благодаря своему впечатляющему виду: пергаменту пурпурного цвета, на котором написан текст, и серебряным чернилам. Такую рукопись действительно нелегко изготовить. Кроме дорогого пергамента хорошего качества нужно окрасить его пурпурным цветом, а серебряные и золотые буквы кажутся чем-то экзотическим.
Как могли сделать все это древние готы? Какими знаниями и какой технологией располагали их мастера, чтобы сделать такую вещь? Однако история химии показывает, что у них вряд ли могла быть такая технология. Я. Кеслер пишет о пурпурном пергаменте, что "пурпурный цвет пергамента с головой выдает его азотнокислую обработку" (КЕС с. 65) и добавляет:
"Химическое материаловедение и история химии позволяют утверждать, что единственным способом осуществления такого серебряного письма является нанесение текста водным раствором азотнокислого серебра с последующим восстановлением серебра водным раствором формальдегида в определенных условиях.
Азотнокислое серебро впервые получено и исследовано Иоганном Глаубером в 1648-1660 годах. Им же впервые проведена т. н. реакция "серебряного зеркала" между водным раствором азотнокислого серебра и "муравьиным спиртом", т.е. формалином – водным раствором формальдегида. Я. Кеслер ссылается и на соображения У. Топпера о том, что "Серебряный Кодекс" является подделкой, изготовленной в позднем средневековье (КЕС с. 65; TOP). Подробнее обосновка Кеслера изложена на с. 63-65 книги КЕС; по сути то же мнение находим и в работе И. Шумаха ШУМ, где автор добавляет, что "... все существующие средневековые рукописи на пурпуровом пергаменте также следует датировать после 1650 года" (ШУМ), и что это относится, в частности, к упомянутому А. И. Соболевским "Пурпуровому пергамену, с золотым или серебряным письмом, известному в греческих рукописях только VI - VIII веков" (СОБ). Отрывки из работы И. Шумаха, проливающие свет на детали из истории химических и технологических открытий, обусловивших появление кислотных чернил.( О датировке Серебряного Кодекса (Codex Argenteus)Йордан Табов Институт математики и информатики БАНЭтот адрес электронной почты защищён от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра.)
- Подробности
- Категория: Новости главные
Источник: Г.Э. Введенский. Янычары
В XIV веке султан Мурад I создал войско, ставшее символом Турции. Оно получило название янычары. Янычары по турецки звучат как иени-чери и переводятся как новое войско. Символом этих воинов стал кече - головной убор в виде рукава (или рукавов халата).
По легенде первые, набранные султаном воины пришли к основателю одного из суфийских орденов дервишу Вали Бекташу и он "гласом пророческим, накрыв рукавом одежды своей голову одного из них, произнес громко: "Да признаетесь отныне и навсегда янычарами". Так рукав стал символом янычаров, а они не просто воинами, а еще и религиозными фанатиками. Рукав назывался ятырма и мог быть длинным до самого пояса или коротки до плеч.
Кече украшали журавлиными перьями и обязательно носили в бою и во время парадов. Считалось, что сто человек в кече кажутся врагу тысячей. Благодаря украшению кече деталями из золота и серебра оно стало массивным и не очень удобным для сражения. С развитием огнестрельного оружия, когда янычарам пришлось находиться в траншеях, они стали заменять кече, натягивая на голову ночные колпаки и чехлы от ружей.
Ношение кече на 200-300 лет опередило Европу в создании единообразной формы для армии (шведских солдат Густава Адольфа и русских стрельцов).
- Подробности
- Категория: Новости главные
"Сладкая малина всякого манила!"
Вечером, когда дети, угомонившись, засыпали, было особенно тяжко. Малыш Кольча сопел, изредка сбрасывал одеяло, хотя в избе было прохладно – дрова экономили, ездить за ними в лес деду было непросто – она закутывала сына и с тоской представляла череду одиноких ночей и таких же одиноких дней, наполненных тяжкой работой и нуждой.
Уже к концу сорок первого года запасов муки в коми деревнях практически не осталось. Хлеб не пекли, придумали тонкие лепёшки, потому что все добавки, которые хозяйки подмешивали в остатки муки, не позволяли испечь привычный каравай, он просто рассыпался. А добавляли в муку высушенные листья рябины, клевера, сушили и толкли кору пихты. Получались лепёшки почти съедобные, но к весне сорок второго года и этого не стало. Вдобавок два года подряд из-за летних дождей собрали очень мало картофеля, а капуста просто сгнила на корню, не завязав кочана. Деревни голодали до самого конца войны.
Мать опять всхлипнула и привычно задавила слёзы. Себя жалеть было нельзя – жалеть нужно было детей.
Почему-то особенно ярко вспоминалось, как её мать заговорила с ней о свадьбе. Семья была большая, их котыр очень большой и почтенный, известен далеко по Печоре. «Котыр» – это понятие очень древнее, в России уже забытое. Котыр буквально переводится как гнездо, выводок – это группа родичей по отцовской линии, которые твёрдо признавали родство, жили по нормам старинного, даже древнего права, явно дохристианского, языческого, возможно, уходящего корнями в первобытнообщинный строй. Родичи из одного котыра обычно в селе ставили избы рядом, а в деревне все составляли один большой род. Родичи вместе расчищали сенокосные луга, владели определёнными охотничьими угодьями, где ставили охотничьи избушки, лабазы для продуктов, для добычи, на реках вместе ставили «водж» – это заколы, преграды на небольших речках из жердей, куда заводили «кыйдӧс» – плетёные ловушки для рыбы. ас, на котором видны пометки охотника (фото из свободного доступа)
Каждый котыр носил имя предка-основателя: их соседи выше по Печоре именовались «Тим Вась котыр», то есть род Василия Тимофеевича, соседи ниже именовались «Чукчи́» – род глухаря. Котыр матери носил имя «Кырныш» – ворон. Очевидно, это было воспоминание о древнем времени и о тотеме (животном или птице), который почитается и считается предком-основателем рода.
У каждого рода свой «пас» – это слово означает родовой, отличительный знак, метку. Пасы выставляют на деревьях, определяющих границу охотничьих угодий, на инвентаре, принадлежащем роду, на тропах к таёжным избушкам. У котыра, из которого вышла замуж мать, пас был в виде следа ворона – три пальца и нога.
Пасы различных родов коми (фото из открытого доступа)
Но у коми была ещё одна, совершенно удивительная система пасов – это были одновременно оберéги семьи и хранители её истории. Пас «лапа ворона» оберегал в лесу и утверждал владения именно этого рода. А вот пас для дома представлял собой шестигранную деревянную чурочку почти в локоть длиной. Каждая грань представляла собой два месяца с зарубками на каждый день, а всего этих зарубок на шести гранях было 365. Одна была глубже, другая толще, третья длиннее, против некоторых зарубок вырезались определённые значки, каждый имел своё значение. Каждый новый год вырезался новый пас, а прежний, особым образом помеченный, прятался и хранился главой рода. Взяв прошлогодний пас, хозяин, «большак», мог сказать, какой мороз – сильный или не очень – был в этот же день в прошлом году, высоко ли стояла вода прошлой весной, сколько дней шёл дождь в мае, хорошо ли ловилась рыба, удачен ли был урожай после снегопадов в феврале и дождей в июне, хорошо ли шла добыча в ловушки…и тот же учёт можно было найти и в более ранние годы. Это была память рода, летопись, доступная даже неграмотному.
Домашний пас-календарь (фото из открытого доступа)
Когда мать завела разговор про свадьбу, девушка знала, что отец и дед уже ездили к соседям – просто поговорить, узнать о делах, рассказать о своих и всё-таки заодно посмотреть на парней, которым уже пришла пора жениться. Браки в одном котыре не разрешались никогда. Парни брали замуж девок только из соседних котыров, девки из рода Ворона выходили замуж в другие котыры. Иногда случалось, что парень влюблялся в девку из их же рода – это была беда, старики такой брак не разрешали, и оставалось смириться, сломать свои чувства и выйти за того, кого присватали родители, или бросить всё и уйти, бежать с любимым, причём все соседи, жившие по таким же законам, не принимали беглецов, нарушивших вековые правила. Да, позволяли переночевать, кормили и давали хлеб и рыбу в дорогу, но жить не оставляли. И это было совершенно справедливо.
Сейчас мы бы сказали, что в этих беспощадных законах была разумная целесообразность – род защищался от близкородственного скрещивания, от браков среди носителей родственных генов, что вело к вырождению. Всё так, но как было жить несчастным влюблённым?!
Правда, закон, обычай рода был мудр и справедлив: если несколько лет спустя строптивые молодые возвращались в свой котыр с поклонами, живыми и здоровыми, да ещё и с ребёнком, род принимал бунтарей – значит, есть сила, упорство, умение в этой семье, старики решали, что пойдёт такая пара на пользу всему котыру. Но бывали, рассказывали матери своим дочерям, и такие побеги из дома, после которых никто никогда больше не видел и не слышал о беглецах – вот, дочка, и думай, что дороже: послушать родителей или прожить полгода с милым, а там страшная зима в тайге, где никто не поможет (коми не знали пословицы: «С милым рай и в шалаше», – потому что очень хорошо знали, что такое зимняя тайга).
Старики, передающие родовые обычаи, понимали, что молодые должны встречаться, знакомиться, узнавать друг друга, поэтому у каждого рода-котыра были свои праздники, родовые обрядовые игры, молодёжные развлечения, и им отводилось в жизни котыра особое место.
Зимой свободного времени у молодёжи было больше, поэтому парни и девушки встречались на посиделках, которые по очереди начинались в семьях. На эти посиделки приезжали парни или прибегали на лыжах из соседнего котыра. Девушки приходили с рукодельем, парни приносили свои свечи, орехи, домашние пирожки, которые матери охотно пекли сыновьям, вспоминая свою молодость. Очень ценились на таких посиделках умение насмешить или рассказать страшную историю, потешить шутливой скороговоркой, прибауткой или песней. Все ждали, когда начнёт рассказывать Санко – он придумывал такие смешные истории! Как-то он прибежал и торопливо закричал:
– Знаю, знаю, как сделать, чтобы летом от комаров избавиться! Нужно натереться хлебным вином и обсыпаться песком! Комары начнут тебя кусать, напьются вина, разбуянятся, станут камнями кидаться (ведь песок для них, как для нас булыжник!), и друг друга перебьют!
Все с недоумением выслушали, потом, догадавшись, расхохотались, а Санко подмигнул ей, ей одной подмигнул!
А мудрая бабушка, сидящая на печи возле свечки, в разгар вечера «нечаянно» роняла принесённую парнями свечу и, ругая себя за неловкость, долго искала, как зажечь погасший фитилёк, громко приговаривая: «Да где же эти серники, не могу найти, вот же они, сейчас зажгу, вот и зажигаю!» Когда, наконец, огонь загорался, у некоторых девушек оказывались подозрительно припухшие губы, но это говорило только о ловкости парней и о том, что какие-то привязанности уже появились. Да и мать, встретив вернувшуюся с посиделок дочку, оглядывала её, торопливо пробирающуюся к своей постели, и понимающе улыбалась, но тут же, сделав строгое лицо, говорила: «Смотри, Пелка, гуляй, да себя не забывай! На надкусанную шанежку никто не позарится!» Девка посмелее отвечала: «Сладкая малина каждого манила!» – и была права: у коми девушка, принёсшая ребёнка до свадьбы, не осуждалась, все были молодыми, а ребёнок – всегда радость.
Мать улыбнулась: Санко был у неё первым и единственным, и других не будет!
Когда теплело, устраивались игры на воздухе, которые были приурочены к какому-то празднику, например, к Пасхе, Троице, Петрову или Ильину дню. Причём Петров день празднуется в разгар сенокоса, когда каждый миг дорог, казалось бы, работай и работай, забудь про отдых, такой день год кормит, но умные старики понимали, что посреди напряжённой работы нужно дать людям чуть отдохнуть – мужики и бабы пировали, вынеся на высокий берег, чтобы ветер сбивал комара, столы с угощением, а парни и девушки наслаждались возможностью побыть друг с другом рядом. А потом опять бесконечная и весьма нелёгкая работа, но уже есть что ждать – осенью после уборки урожая и окончания летних дел перед осенним ловом рыбы и уходом парней с отцами на долгую зимнюю охоту коми играли свадьбы. Но до свадеб нужно было убедиться, что девушка будет рада сватам, и родители не откажут.
Коми девушка в традиционном свадебном наряде (фото из открытого доступа)
На Пасху выбиралась красивая поляна посредине между деревнями, чтобы всем было одинаково идти (и чтобы парни могли после гулянки проводить девушек, хоть ненадолго оставшись наедине). Водили хороводы, играли в «Пон да ур – Белку и собаку», в разбойники, «Кыйом-вийом» – охоту, и эти беготня, погоня, смена пар, общая суета давали возможность перекинуться парой слов, взять за руку, быстро обнять, невзначай прижаться, ведь игра позволяет… Так знакомились и вдруг узнавали, что вот эта девушка, Таньша, тебе никогда не даст себя поймать, а вот Коно почему-то её легко ловит, хотя ты сам Коно всегда обгоняешь… Так происходил выбор своих суженых-ряженых.
Именно на Пасху всегда ставили огромные качели из брёвен – гычан, причём сами брёвна готовили парни, и чем выше были качели, тем больше гордились этим парни, которые должны были ночью, втайне их поставить. Рядом сооружали качели парни из другого рода, а старики шутливо сравнивали, кто поставил самые высокие. (Хорошая проверка и честолюбия, и умения работать топором, и просто силы парней, будущих женихов – поворочай-ка брёвна! И какой-нибудь старик назидательно говорил победителям: «Качель повыше всех встала – и у тебя, когда нужно будет, тоже встанет, не сомневайся, проверено!») Парни хохотали, но ждали, ждали, когда же…
Девушки готовили верёвки для качелей, на этих верёвках подвешивали доску, на которую усаживалось до десятка девиц, два парня на концах доски раскачивали. Иногда качающимся давали плотный клубок шерсти или, для смеха, старый лапоть. Клубок и лапоть бросали в толпу, окружавшую качели. Тот, в кого попали, пропускал свой черёд качаться, но если поймал, то качался с девушкой один. Покачавшись, девушки должны были наградить парней: они их целовали и приговаривали: «Христос воскрес!» – это чтобы парни не думали, что их целуют от избытка чувств – нет, просто праздник, а так и целоваться вовсе не хочется, но ведь обычай!
Иногда парни озорничали: раскачивали девушек до тех пор, пока те не признаются, кого бы из парней они хотели в женихи. А самые отчаянные парни ставили качели рядом с большим стогом и, раскачавшись, спрыгивали с качелей прямо в стог. Девушки пугались, визжали, когда какой-нибудь отчаянный парень, чтобы обратить на себя внимание, ещё и пытался перекувырнуться в прыжке. У девушек тоже была игра, где проверялась и ловкость, и характер: через чурбак укладывали широкую доску, на концы этой игры-качалки – «Чеччалом» – вставали две девушки, и, раскачиваясь, по очереди подпрыгивали, стараясь с силой подбросить подружку. После прыжка в миг приземления снова попасть на доску было непросто, оступившаяся или упавшая вызывала смех окружающих, а парни поглядывали, кто же самая ловкая. Мать улыбнулась, вспоминая, как она оступилась и едва не упала, а Санко подхватил её на руки – вокруг захохотали одобрительно – а Санко шепнул ей: «Не бойся, удержу, если и упадём, то уж вместе!» - и отчаянно покраснел.
Молодые люди в этих играх выбирали себе пару по сердцу, а родители и все родичи примечали.
Так и к матери заслали сватов. Нужно было выбрать момент, когда в сборе была вся семья, прежде всего нужны были дед и отец. Сват усаживался, дожидался, когда все выйдут к нему, и начинал с ритуальной фразы: «Телушку я отыскиваю, покупать пришёл». Отец так же по обычаю отвечал: «Есть у меня телушка, давай посмотрим». Девушка должна была пройти перед сватом несколько раз по одной половице, чтобы тот видел, что она не хромая, не горбатая. Если в семье считали, что жених подходит (а до этого старики обсуждали семью, куда войдёт невеста – не было ли у жениха в роду больных, убогих, не дай Бог, припадочных, всё ли в порядке с нравами и привычками жениха и его родичей), то невеста дарила свату для жениха вышитый ею платок.
После этого шёл обряд рукобитья: отец жениха и отец невесты в присутствии сватов обменивались рукопожатьем – никаких письменных обязательств у коми не было, и не потому, что много было неграмотных, а потому, что коми считали позором отказ от слова, невыполнение обязательства. На рукобитье отец жениха привозил вино и рыбник, причём важно, что рыбу поймал для пирога сам жених. Конечно, пирог с налимом хорошо, но пирог с нельмой или сёмгой – это уже совсем по-другому говорит о женихе!
Семья невесты принимала гостей, накрывая стол, и главную роль играла в дальнейшем свадебном обряде вежань – крёстная мать невесты. Именно она договаривалась о дне свадьбы, о приданом, о порядке поездки за невестой – считалось, что чем больше приедет за невестой друзей жениха и его родни, тем больше почёта молодым, поэтому старались свадебный поезд составить из нескольких повозок или саней, иногда десяток был в этом свадебном поезде. Вежань собирала подружек невесты на девичник, где девушка прощалась с прежней жизнью, вежань вела невесту в баню и переплетала с помощью подружек одну девичью косу на две женских, причём во время этого обряда и невеста, и подружки должны были причитывать – голосить о потерянном родном доме, о беззаботной юности, о покинутых подругах, а вежань, женщина опытная и знающая, не давала причитаниям прерваться, подсказывала новые слова и темы: прощание с матерью, с её советами и наставлениями, с батюшкой и его лаской, с печкой-заступницей. Считалось, что чем дольше девушка и подружки причитали, тем больше почёта невесте.
Назавтра была свадьба.